Неточные совпадения
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик — не богатырь?
И жизнь его не ратная,
И смерть ему не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Из цепей-крепей
на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!»
Аммирал-вдовец
на столе лежит…
Он подошел к горам,
на которых гремели
цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела
на низ вагонов,
на винты и
цепи и
на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»;
на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона;
на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а
на краю горизонта тянется серебряная
цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
— Семерка дана! — закричал он, увидав его наконец в
цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря
на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами.
Подложили
цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих
на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь, в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа.
(Прим. М. Ю. Лермонтова.)] оканчивалась лесом, который тянулся до самого хребта гор; кое-где
на ней дымились аулы, ходили табуны; с другой — бежала мелкая речка, и к ней примыкал частый кустарник, покрывавший кремнистые возвышенности, которые соединялись с главной
цепью Кавказа.
Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльбрус
на юге вставал белою громадой, замыкая
цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока.
На всех их были золотые прорезные кресты, золотыми прорезными
цепями прикрепленные к куполам, так что издали сверкало, как бы
на воздухе, ни к чему не прикрепленное, висевшее золото.
Вместо вопросов: «Почем, батюшка, продали меру овса? как воспользовались вчерашней порошей?» — говорили: «А что пишут в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?» Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего в остроге; пророк пришел неизвестно откуда в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится
на каменной
цепи, за шестью стенами и семью морями, но после разорвет
цепь и овладеет всем миром.
Схватили их турки у самого Трапезонта и всех забрали невольниками
на галеры, взяли их по рукам и ногам в железные
цепи, не давали по целым неделям пшена и поили противной морской водою.
Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую
цепь, собирался выйти
на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
— Жизни! Вы что за пророк, много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас, может, бог
на этом и ждал. Да и не навек она, цепь-то…
Это был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с пробором
на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и колец
на белых, отчищенных щетками пальцах и золотыми
цепями на жилете.
Одет он был в широком щегольском легком пальто, в светлых летних брюках, и вообще все было
на нем широко, щегольское и с иголочки; белье безукоризненное,
цепь к часам массивная.
Паратов (показывая обручальное кольцо). Вот золотые
цепи, которыми я скован
на всю жизнь.
Лариса. А всякие другие
цепи — не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, бульшую половину тяжести я возьму
на себя.
Паратов. Нет, я не так выразился; допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными
цепями, может так увлечься, что забудет все
на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои
цепи?
Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне
на ноги
цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
А, знаю, помню, слышал,
Как мне не знать? примерный случай вышел;
Его в безумные упрятал дядя-плут…
Схватили, в желтый дом, и
на́
цепь посадили.
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать
цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть
на пол вверх лицом, но вихревое вращение круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх выше и выше.
Монумент окружали связанные
цепями пушки, воткнутые в землю, как тумбы, и невысокие, однообразно подстриженные деревья, похожие
на букеты белых цветов.
Когда лысый втиснулся в
цепь, он как бы покачнул, приподнял от пола людей и придал вращению круга такую быстроту, что отдельные фигуры стали неразличимы, образовалось бесформенное, безрукое тело, —
на нем,
на хребте его подскакивали, качались волосатые головы; слышнее, более гулким стал мягкий топот босых ног; исступленнее вскрикивали женщины, нестройные крики эти становились ритмичнее, покрывали шум стонами...
Невидимые ткачи ткали за окном густейшую, белую пелену, как бы желая скрыть
цепь солдат
на перроне станции.
Слова эти слушают отцы, матери, братья, сестры, товарищи, невесты убитых и раненых. Возможно, что завтра окраины снова пойдут
на город, но уже более густой и решительной массой, пойдут
на смерть. «Рабочему нечего терять, кроме своих
цепей».
Коляска выехала
на широкую аллею и включилась звеном в бесконечную
цепь разнообразно причудливых экипажей.
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным звуком шагов, нестройно двигалась небольшая, редкая толпа, она была похожа
на метлу, ручкой которой служила
цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи прижимались к панелям, — впереди толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне перед мордами лошадей, он зычно кричал...
Но эти
цепи я разрушу!
На то и воля мне дана,
Затем и разбудил мне душу
Фанатик знанья, сатана!
— «Скучную историю» Чехова — читали? Забавно, а? Профессор всю жизнь чему-то учил, а под конец — догадался: «Нет общей идеи».
На какой же
цепи он сидел всю-то жизнь? Чему же — без общей идеи — людей учил?
— Господа! — кричал бритый. — «Тяжелый крест достался нам
на долю!» Каждый из нас — раб, прикованный
цепью прошлого к тяжелой колеснице истории; мы — каторжники, осужденные
на работу в недрах земли…
Эти вопросы давно и часто тревожили его, и он не тяготился холостою жизнью; не приходило ему в голову, как только забьется его сердце, почуя близость красоты, надеть
на себя брачные
цепи.
Собака, увидя его
на крыльце, залилась лаем и начала опять рваться с
цепи. Кучер, спавший опершись
на локоть, начал пятить лошадей; куры опять, в тревоге, побежали в разные стороны; в окно выглянуло несколько голов.
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко
цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти
на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается
на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее
на другую дорогу.
Все находили, что она образец достоинства строгих понятий, comme il faut, [светскости (фр.).] жалели, что она лишена семейного счастья, и ждали, когда новый Гименей наложит
на нее
цепи.
Вероятно, все это потому, что я все-таки порвал
цепь и в первый раз чувствовал себя
на свободе.
Да и нечего говорить, разве только спрашивать: «Выдержат ли якорные
цепи и канаты напор ветра или нет?» Вопрос, похожий
на гоголевский вопрос: «Доедет или не доедет колесо до Казани?» Но для нас он был и гамлетовским вопросом: быть или не быть?
С любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки, с корзинами
на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная
цепь экипажей, подобно реке, как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или как вся эта
цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку.
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной
цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили
на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины
на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы
цепи — канаты двух, наконец, трех и даже четырех якорей не выдержали, а главное — берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной стеной»,
на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел
на всю эту «опасную» двухдневную минуту как
на дело, до меня нисколько не касающееся.
Вы не совсем доверяйте, когда услышите от моряка слово «канат». Канат — это
цепь,
на которую можно привязать полдюжины слонов — не сорвутся. Он держит якорь в сто пятьдесят пуд. Вот когда скажут пеньковый канат, так это в самом деле канат.
Посмотрите
на постановку и уборку парусов вблизи,
на сложность механизма,
на эту сеть снастей, канатов, веревок, концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение и есть необходимое звено в общей
цепи; взгляните
на число рук, приводящих их в движение.
Бог с вами: типун бы вам
на язык —
на якорь становимся!» В самом деле скомандовали: «Из бухты вон!», потом: «Отдай якорь!» Раздался минутный гром рванувшейся
цепи, фрегат дрогнул и остановился.
Солдат повел Нехлюдова
на другое крыльцо и подошел по доскам к другому входу. Еще со двора было слышно гуденье голосов и внутреннее движение, как в хорошем, готовящемся к ройке улье, но когда Нехлюдов подошел ближе, и отворилась дверь, гуденье это усилилось и перешло в звук перекрикивающихся, ругающихся, смеющихся голосов. Послышался переливчатый звук
цепей, и пахнуло знакомым тяжелым запахом испражнений и дегтя.
Некоторое время в церкви было молчание, и слышались только сморкание, откашливание, крик младенцев и изредка звон
цепей. Но вот арестанты, стоявшие посередине, шарахнулись, нажались друг
на друга, оставляя дорогу посередине, и по дороге этой прошел смотритель и стал впереди всех, посередине церкви.
Наверху же,
на хорах, уже стояли приведенные прежде — с одной стороны с бритыми полуголовами каторжные, обнаруживавшие свое присутствие позвякиваньем
цепей, с другой — не бритые и не закованные подследственные.
Как ни знакомо было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов в самых различных положениях: и в жаре, в облаке пыли, которое они поднимали волочащими
цепи ногами, и
на привалах по дороге, и
на этапах в теплое время
на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено
на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
С громом отворились ворота, бряцанье
цепей стало слышнее, и
на улицу вышли конвойные солдаты в белых кителях, с ружьями и — очевидно, как знакомый и привычный маневр, — расстановились правильным широким кругом перед воротами.
Говорят, что человек может быть внутренне свободен и в
цепях, может быть свободен, когда его сжигают
на костре.
Около реки Соен Караминский хребет отходит несколько в глубь материка, постепенно повышаясь
на север, а около моря выступает
цепь холмов, отмытых водой вдоль оси их простирания.